На пути к Pax Sinica: что несет Центральной Азии экспансия Китая

Публикуем доклад Темура Умарова для Московского центра Карнеги о влиянии Китая в Центральной Азии. Оригинал текста находится по ссылке.

Рост китайского влияния в странах Центральной Азии и его распространение с экономики на другие сферы вызывает отторжение и беспокойство и внутри, и вне региона. Чем активнее Пекин станет расширять там свое влияние, тем сильнее будет сопротивление

За последние тридцать лет существования независимых Казахстана, Киргизии, Таджикистана, Туркмении и Узбекистана важнейшим партнером для каждой из этих стран стал Китай. Дальнейшее развитие региона уже сейчас невозможно представить без сотрудничества с Пекином.

Торговля, инвестиции, инфраструктурные проекты и другие инструменты, используемые Китаем, создают в евразийском регионе основу для его будущего доминирования во всех сферах — Pax Sinica. Однако этот процесс проходит не так гладко, как хотелось бы руководству КНР. В странах Центральной Азии сильны страхи перед «китайской экспансией». Иногда они выливаются в протесты и конфликты с китайскими рабочими и представителями бизнеса.

Обществу хочется знать: действительно ли отношения их стран с Китаем строятся по принципу win-win, беспроигрышной игры, как это декларируется с высоких трибун? Или такое сотрудничество выгодно только Китаю? Не пользуется ли Пекин слабостью политических режимов и отсутствием экономических мускулов у стран региона, чтобы создать там зону своего экономического преобладания?

На эти вопросы пытаются ответить и сами лидеры стран Центральной Азии. Растущая зависимость от Китая вызывает все большую озабоченность и скрытую дискуссию о том, как эффективно уравновесить влияние Пекина.

Подступы к Pax Sinica

На первый взгляд, стратегия Китая в Центральной Азии не меняется уже несколько десятилетий. Пекин по-прежнему придерживается трех основных правил: не вмешиваться во внутренние дела стран и их отношения друг с другом; делать упор на экономическое сотрудничество; стремиться поднять свою репутацию.

Такая стратегия была крайне успешной в Центральной Азии. Китай стал удобным партнером, так как в обмен на активное экономическое сотрудничество требовал лишь приверженности принципу «единого Китая» (признания Тайваня неотъемлемой частью КНР) и борьбы против «трех зол» (三股势力) — терроризма, экстремизма, сепаратизма. Все остальное регулируется по-восточному — негласными правилами.

Интересы Китая в Центральной Азии связаны с тремя основными особенностями региона. Во-первых, это своего рода буферная зона между опасными для соседних стран Афганистаном и Синьцзян-Уйгурским автономным районом внутри Китая. Во-вторых, страны Центральной Азии богаты природными ресурсами. Китай, как самый крупный в мире потребитель нефти и газа, не мог проигнорировать энергетическую ценность региона. В-третьих, регион географически расположен в центре Евразийского континента и потенциально вполне мог бы стать его транзитным сухопутным узлом.

ЖЕСТКАЯ СИЛА

Для Китая интересы безопасности самые приоритетные, но при этом китайского военного присутствия в регионе долгое время не было. Свои интересы Китай отстаивал с помощью инструментов Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) и полагался на военное присутствие России. Однако теперь поведение Пекина меняется.

Первым постом стала недавно появившаяся база¹ в Мургабском районе Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана, недалеко от границы с Афганистаном и КНР. Официально это пограничная застава таджикских войск, построенная на китайские деньги. Соглашение между правительствами Таджикистана и Китая о строительстве семи пограничных застав и тренировочных центров на таджикско-афганской границе было подписано в 2016 году. Китайцы выделили гранты и построили три комендатуры, пять пограничных застав и постов, учебный центр.

Действительно, пока рано говорить о китайском военном присутствии в регионе. Замеченные журналистом на таджикско-афганской границе солдаты — представители Народной вооруженной милиции Китая (中国人民武装警察部队). Это внутренние полувоенные китайские формирования, аналог Росгвардии. В мирное время они занимаются охраной правопорядка и противодействием терроризму².

Скорее всего, на границе у них конкретная задача, связанная больше с Афганистаном, чем с Центральной Азией. Задача вполне объяснимая: не допустить распространения терроризма в регионе и дальше — в Синьцзян. Из Афганистана в западный Китай боевики могут попасть через территорию Таджикистана или напрямую по Ваханскому коридору — узкому, плохо контролируемому горному району Афганистана. Коридор в стратегическом отношении очень важен для стабильности на западе КНР.

Из-за географических и стратегических особенностей Таджикистана Китай уделяет ему особое внимание в сфере безопасности. В 2016 году КНР инициировала создание нового регионального механизма, куда включила Таджикистан, Пакистан и Афганистан³. С тех пор начальники генштабов четырех стран регулярно проводят совещания.

Китайское участие в обеспечении безопасности региона не ограничивается попытками разместить там военные объекты. Между странами процветает военная дипломатия. С 2003 по 2016 год состоялось 102 встречи высокопоставленных представителей оборонных ведомств Китая с коллегами из центральноазиатских стран⁴.

Кроме того, с 2002 года КНР проводит военные учения с участием армий стран Центральной Азии в рамках ШОС и на двусторонней основе. Первые двусторонние учения Народно-освободительная армия Китая (НОАК) провела с Киргизией в октябре 2002-го⁵. С 2003 по 2016 год состоялось в общей сложности 39 совместных военных учений китайской армии с военными подразделениями стран Центральной Азии⁶. Больше всего — с приграничными Казахстаном (16), Таджикистаном (11) и Киргизией (10).

C 2016 года НОАК провела шесть учений с армиями стран Центральной Азии, из которых два — при участии Шанхайской организации сотрудничества⁷. Все большую роль в военной дипломатии КНР в регионе играет вооруженная милиция Китая. В 2019 году КНР запустила новый вид учений «Сотрудничество-2019» («合作-2019») между полувоенными формированиями стран: в мае — с Национальной гвардией Узбекистана в Джизакской области⁸, в августе — с киргизской Нацгвардией в Урумчи (город в провинции Синьцзян)⁹.

Кроме того, КНР сегодня — крупный производитель и экспортер вооружения. Китайские боевые беспилотники Wing Loong-1 (翼龙) концерна AVIC состоят на вооружении Узбекистана и Казахстана. Таджикистан закупал китайские бронеавтомобили и патрульные машины; Туркмения — ракеты наземного базирования, переносные зенитно-ракетные комплексы третьего поколения QW-2 (前卫二号) и мобильные радиолокационные станции боевого режима.

Другим важным форматом взаимодействия в оборонной сфере служит обмен опытом¹⁰ и обучение, которое НОАК предоставляет военным стран Центральной Азии. С 2003 по 2009 год 65 казахских офицеров и по 30 военных специалистов из Таджикистана и Киргизии проходили обучение в китайских училищах¹¹; в 2017 году Академия вооруженных сил Узбекистана подписала соглашение о сотрудничестве в сфере военного образования с Университетом национальной обороны НОАК¹².

Китай также предоставляет государствам Центральной Азии военно-техническую помощь. Прозрачной и официальной статистики по ее масштабам нет, и судить об этом можно только по сообщениям СМИ.

Киргизия в 2014 году получила $16 млн¹³ на модернизацию вооружений и строительство жилья для своих военных, в 2017-м — еще $14,5 млн¹⁴;
Казахстану в 2015 году Пекин на безвозмездной основе передал 30 тягачей «Цзефан» (解放J6) и 30 большегрузных прицепов на общую сумму 20 млн юаней ($3,2 млн);
Таджикистану Китай выделяет военную помощь активнее всего. В 2016 году Пекин обещал Душанбе построить вдоль афганской границы 11 погранпостов и один тренировочный центр для пограничников¹⁵. В том же году Китай безвозмездно передал Душанбе $19 млн на строительство дома офицеров¹⁶.

ТОРГОВЛЯ

Экономический рост стран Центральной Азии во многом зависит от Китая, но у разных стран в разной степени. Для Туркмении, к примеру, Китай три года был практически единственным источником притока в бюджет иностранной валюты.

Российский «Газпром» более трех лет вообще не закупал газ у «Туркменгаза», расторгнув в начале 2016 года 25-летний контракт из-за ценовых споров. Пока Ашхабад и «Газпром» судились и договаривались о цене на газ, почти 80% туркменского экспорта ($8,1 млрд¹⁷) было направлено в Китай. Суммарный объем поставленного из Туркмении в Китай природного газа по состоянию на октябрь 2019 года достиг 252,1 млрд кубометров¹⁸.

Экспорт энергоресурсов служит важным способом пополнять бюджет не только для Туркменистана, но и для Казахстана и Узбекистана. Во всем импорте энергоресурсов Китая доля этих трех стран составляет 3,4%. Страны Центральной Азии к тому же занимают большую долю в китайском импорте цинка (21%), свинца (20,9%) и продуктов неорганической химии (10%).

В целом, по данным таможенной службы КНР, за 2018 год товарооборот с пятью странами Центральной Азии составил более $41,7 млрд. И хотя в импорте КНР на эти страны приходится всего 0,8%, а в экспорте — 0,9%, асимметричная зависимость региона от Китая растет. Для центральноазиатских стран сегодня китайская доля составляет около 22% всего экспорта и 37% импорта.

ИНВЕСТИЦИИ

Говоря о Китае в Центральной Азии, нельзя пройти мимо инициативы «Пояса и пути», которую Си Цзиньпин запустил в 2013 году в Казахстане. Страны Центральной Азии оказались, по сути, в центре сухопутной части инициативы — «Экономического пояса шелкового пути». С идеологической точки зрения проект «Пояс и путь» пришелся как нельзя кстати: историческая роль региона в развитии всего Евразийского континента — важная составляющая национальной политической культуры каждой из стран Центральной Азии. Но оказалась ли инициатива полезной для их экономики?

По данным Министерства коммерции КНР, всего в 2018 году объем накопленных прямых китайских инвестиций в пять стран Центральной Азии составляет $14,7 млрд (1,2% всех инвестиций Китая в страны Азии). В 2013 году этот показатель был на 40% меньше ($8,9 млрд).

Однако связывать такой рост инвестиций исключительно с появлением инициативы не совсем правильно. Крупные инвестиционные проекты сосредоточены в энергетике и смежных секторах экономики. Но интерес к таким проектам существовал и до «Пояса и пути»: нефтепровод из Казахстана в Китай был запущен еще в 2005 году — до объявления этой инициативы. К тому же в последние годы наблюдается скачок инвестиций в Узбекистан — скорее всего, это связано с улучшением в стране инвестиционного климата после транзита власти.

Костяк сотрудничества Китая с регионом — газопровод «Центральная Азия — Китай» — был построен в 2009 году, тоже до появления инициативы «Пояса и пути». Проблемы как раз появились после. В 2016-м должны были запустить четвертую нить газопровода (Line D). Строительство этой линии неоднократно откладывали, и казалось, что ее уже не построят. Но, похоже, настойчивость узбекской стороны вернула проект к жизни: в Таджикистане к концу января 2020 года уже завершили строительство первого тоннеля¹⁹.

ТЕХНОЛОГИИ

Большая доля импорта из Китая в страны Центральной Азии приходится на товары с высокой добавочной стоимостью: машины и оборудование, электротехника, запчасти (в 2018 году их доля в экспорте Китая в Центральную Азию составила более 28%²⁰).

Власти центральноазиатских стран не скрывают интереса к китайскому ноу-хау в сфере социального кредита. В апреле 2019 года во время государственного визита в Китай президент Узбекистана Шавкат Мирзиёев посетил Центр исследований и разработок компании Huawei (华为) в Пекине. В числе прочего президента ознакомили с разработками в сфере «безопасного города»²¹. Через несколько месяцев, в сентябре, на заседании межправительственного комитета с Китаем было подписано соглашение на внедрение системы «безопасный город» в регионах Узбекистана на $1 млрд ²².

Президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев в ходе двухдневного государственного визита в Китайскую Народную Республику в сентябре 2019 года посетил другую китайскую технологическую компанию — Hikvision (海康威视). Вернувшись в Казахстан, президент поручил перенять опыт Китая в области цифровизации данных о гражданах²³. Уже через месяц в столице тестировали новый способ оплаты проезда в автобусах с использованием биометрических данных пассажиров — FacePay²⁴.

Своя система «безопасного города» — «Шахри бехатар» — есть и в Таджикистане. Китайская компания Huawei установила ее еще в 2013 году, а в 2019-м было объявлено о модернизации системы. По словам замруководителя центра «Шахри бехатар» Фурката Шоимардонова, теперь программное обеспечение центра на основе искусственного интеллекта поможет оперативнее обнаруживать лиц, находящихся в розыске ²⁵.

Киргизия пыталась установить систему «безопасный город» еще с 2011 года. Первым подрядчиком могла стать российская компания «Стилсофт», но тендер аннулировали, сделка сорвалась, а за ней последовали судебные иски²⁶. Позже, в 2018-м, Huawei была готова взяться за строительство системы, но и эта сделка сорвалась²⁷. В итоге тендер выиграла российская «Вега».

А уже на базе оборудования «Вега» киргизское правительство договорилось с Китайской национальной корпорацией CEIEC, специализирующейся на импорте и экспорте электроники, об установке программы для идентификации отдельных граждан или групп людей²⁸.

Другая китайская компания, Shenzhen Sunwin Intelligent (深圳市赛为智能公司), займется в Киргизии вторым этапом проекта «безопасный город», который подразумевает установку новых камер в Бишкеке и по всей стране²⁹.

МЯГКАЯ СИЛА

Несмотря на большие объемы торговли, потоки инвестиций и закупки технологий, общество в Центральной Азии мало знает о современном Китае. В странах региона, за исключением Казахстана и частично Киргизии, люди, принимающие решения, тоже плохо представляют себе интересы КНР. Пекин эту ситуацию понимает, поэтому работает над выстраиванием правильного имиджа.

С 2000 по 2017 год общее количество официальных визитов представителей власти провинциального и республиканского уровня из КНР в страны Центральной Азии и обратно достигло 722³⁰. А китайские эксперты вроде Джастина Ифу Линя (林毅夫) привлекаются правительствами в качестве советников³¹.

Главным символом китайской мягкой силы стали Институты Конфуция и классы китаеведения (всего в Центральной Азии их 37³²). Карьерные возможности, которые открывает знание китайского языка, притягивают молодое поколение стран Центральной Азии. В Казахстане в пяти институтах Конфуция обучаются 14 тысяч студентов³³, в Узбекистане старейший в регионе Институт Конфуция при Ташкентском государственном институте востоковедения ежегодно принимает на обучение 1500 учащихся³⁴.

Кроме того, Китайское министерство образования и Канцелярия Международного Совета китайского языка не скупятся на гранты для тех, кто хочет поехать в КНР получать высшее образование. За 2010―2018 годы абитуриентам из Центральной Азии было выдано более 5 тысяч грантов на обучение, а число студентов из стран Центральной Азии, получающих образование в Китае, достигло в 2017 году почти 30 тысяч³⁵.

Преграды на пути

Экономическое проникновение КНР в регион провоцирует все больше конфликтов. Общество и элиты обеспокоены растущим влиянием Китая, которое накладывается на коррупционные практики. Появление плохих проектов с китайским участием усиливает антикитайские настроения.

В ноябре 2019 года в Киргизии тысячи людей протестовали³⁶ против контрабанды и коррупции на границе с Китаем. Поводом стала публикация совместного расследования, которое провели Центр по исследованию коррупции и организованной преступности (OCCRP), Радио «Азаттык» (киргизское отделение американской некоммерческой медиакорпорации «Радио Свобода») и киргизское издание Kloop.kg.

В расследовании была подробно описана схема подтасовки документов на киргизо-китайской границе. Как утверждают журналисты, выгоду от преступных схем получали, и должностные лица, в том числе уже бывший заместитель председателя Государственной таможенной службы Киргизии Раимбек Матраимов³⁷ (известный также как Раим-миллион).

Подобные случаи происходили и на казахско-китайской границе. Самое крупное уголовное дело в Казахстане — «Хоргосское» — яркий тому пример. В 2013 году в ходе расследования выяснилось, что 45 сотрудников Комитета нацбезопасности и таможенной службы Казахстана были замешаны в контрабанде товаров из Китая.

На границах стран Центральной Азии с Китаем коррупция и другие проблемы наблюдаются еще с середины 2000-х, что легко заметить при сравнении китайских и казахских или киргизских статистических данных³⁸. Товарооборот между КНР и Казахстаном, по китайской и казахстанской статистике, в 2018 году составил $19,9 млрд и $11,7 млрд соответственно; с Киргизией — $5,6 млрд и $2 млрд.

Китай — важный инвестор в регионе, но вместе с ростом совместных проектов растут и долги Центральной Азии. Примером страны, не сумевшей справиться с китайскими инвестициями, классической страшилкой стала Шри-Ланка. В 2017 году страна передала в аренду Китаю на 99 лет порт Хамбантота, чтобы уменьшить свои долговые обязательства на $1,1 млрд. Может ли такое произойти в Центральной Азии?

В зоне риска находятся Бишкек и Душанбе³⁹. Киргизия брала в Китае 45% всех внешних займов ($1,7 млрд). У Таджикистана — $1,2 млрд (52% всех внешних займов). Долги этих двух стран перед Китаем составляют более 20% их ВВП. В других государствах региона ситуация лучше: Туркмения должна Китаю 16,9% своего ВВП, Узбекистан — 16%, Казахстан — 6,5%.

Таджикистану уже сейчас сложно обслуживать свои кредиты, и руководство страны ищет выход из ситуации. Крупная китайская компания ТВЕА получила право добывать золото из рудников «Восточный Дуоба» и «Верхний Кумарг» до тех пор, пока не возместит потраченные в 2016 году на строительство ТЭЦ «Душанбе-2» $331,5 млн, полученные от Экспортно-импортного банка Китая (进出口银行).

Усугубляют ситуацию коррупционные скандалы и непрозрачность соглашений между китайскими и местными компаниями. Модернизация бишкекской ТЭЦ — характерный пример. В январе 2018 года, в разгар морозов, в киргизской столице произошла авария на единственной в городе ТЭЦ, где незадолго до этого уже упомянутая TBEA (特变电工) провела модернизацию.

В ходе разбирательства стало известно, что разные чиновники Киргизии лоббировали интересы китайских компаний, 90% товаров на модернизацию закупали по завышенным ценам, и многое другое. Дело ТЭЦ, в итоге ставшее политическим, использовали сторонники президента Жээнбекова, чтобы избавиться от приближенных его предшественника Алмазбека Атамбаева⁴⁰. Против китайских подрядчиков дел заведено не было.

Похожий скандал произошел и в Казахстане с надземной легкорельсовой железной дорогой «Астана LRT»⁴¹. Строительство завершили лишь на 15%. Выделенные средства растратили, а китайскую сторону привлекли к уголовной ответственности. Расследование по делу закончили в конце января 2020-го, впереди суд, среди главных подозреваемых — бывший заместитель акима (мэра) Нур-Султана (ранее Астана) Канат Султанбеков.

Или другой пример. В Таджикистане китайская компания China Nonferrous Gold Limited (中国有色黃金), чтобы получить лицензию на добычу золота, заплатила, по данным СМИ, зятю президента Шамсулло Сохибову $2,8 млн⁴².

В борьбе за репутацию

Неформальные связи с людьми, принимающими решения, позволяют Пекину эффективно продвигать свои интересы в регионе и решать коммерческие вопросы. Основными проводниками интересов Китая в странах Центральной Азии становятся элиты: высокопоставленные чиновники и их приближенные, крупные бизнесмены.

В том же расследовании OCCRP о махинациях на киргизско-китайской границе рассказывается о неформальных связях уйгурского бизнесмена Хабибулы Абдукадыра с чиновниками Киргизии. Абдукадыр не только был хорошо знаком с влиятельной в Киргизии семьей Матраимовых, но и лично знал экс-президента Атамбаева, а также был почетным гостем на инаугурации нынешнего президента Сооронбая Жээнбекова.

Из-за этого китайское присутствие в Центральной Азии получается не полностью институционализированным. Зачем китайским компаниям тратить время и деньги на посредников в виде институтов, если налажен прямой контакт с теми, кто в конце концов все решает?

С другой стороны, такой подход китайцев объясняется особенностями политических режимов в странах Центральной Азии. Проводить там экономическую деятельность, не заручившись поддержкой влиятельных представителей элит, невозможно. Институты зачастую выполняют декоративную роль и не имеют реальной власти. Однако это не уникальная особенность региона — подобные методы Китай применяет и в Африке⁴³.

В свою очередь, в странах Центральной Азии нет качественной аналитики по Китаю, на которую потенциально могли бы опираться государства. Унаследованные от СССР сильные школы уйгуроведения в Узбекистане и Казахстане в тяжелые девяностые годы пришли в упадок. Последствия налицо: сегодня в Центральной Азии, как признают⁴⁴ китаисты этого региона, отсутствуют методика и школа системного изучения Китая.

Но, несмотря на внутриполитические особенности региона, все проблемные моменты и публичные скандалы бьют в первую очередь по репутации Китая. Экономическое доминирование КНР внезапно заметили все, и любые крупные инициативы, направленные на регион, приводят к волнениям. Та же инициатива «Пояса и пути» вызывает опасения своими масштабами и размытостью: а не стратегия ли это доминирования со стороны Китая, не попытка ли подчинить себе регион?

В Центральной Азии с 2013 года практически любую активность Пекина в регионе автоматически стали относить к инициативе «Пояса и пути». Соревнования электриков стран ШОС⁴⁵, художественная экспозиция в Душанбе, выставка фарфора в историческом музее Узбекистана, произведенное в Казахстане консервированное верблюжье молоко — все это наравне с многомиллионными инвестициями оказалось под одним брендом «Пояс и путь».

В принципе, такое положение дел китайцев устраивает, но до тех пор пока организация, использующая этот бренд, не вредит репутации Пекина. Если же навредит, то для компании предусмотрен штраф, а также внесение в черный список⁴⁶. Хотя следить за огромным количеством проектов, мероприятий, конференций и научных работ просто невозможно.

Синьцзянский вопрос

Однако больше всего репутацию КНР в Центральной Азии испортила политика Компартии Китая в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Преследование мусульман вызывает возмущение у религиозных слоев населения. По их мнению, китайцы видят во всем мусульманском и тюркском населении исключительно источник терроризма и экстремизма. А отсутствие свободных СМИ и публичной политики в регионе создает идеальную среду для распространения слухов и фейков в соцсетях и мессенджерах.

В граничащем с Центральной Азией Синьцзяне проживает около 1,5 миллионов этнических казахов, 180 тысяч киргизов, 50 тысяч таджиков и 10 тысяч узбеков. Среди задержанных и отправленных в воспитательные лагеря Китая есть граждане Казахстана и Киргизии. Их родственники в последние несколько лет часто выходят с пикетами к посольствам Китая в Бишкеке и Нур-Султане.

Впрочем, хотя антикитайские протесты периодически вспыхивают в разных городах Казахстана и Киргизии, говорить о поголовной синофобии там пока рано. В Киргизии ядром недовольства выступили националистические группы, среди прочего они требовали высылки всех китайских мигрантов из страны.

В Казахстане осенью 2019 года протесты против «китайской экспансии» поддержал оппозиционер в изгнании Мухтар Аблязов — глава движения «Демократический выбор Казахстана», признанного властями экстремистским. Но особенно от китайской политики в Синьцзяне страдают оралманы — репатрианты в Казахстан. С 1991 по 2015 год в Казахстан из Китая переехали по программе переселения оралманов на родину более 350 тысяч человек. Вместе с сочувствующими они и составляют ядро антикитайского протеста в стране.

Другими словами, если синофилов в Центральной Азии объединяет близость к власти, то синофобы — это разрозненные группы из националистов, этнических уйгуров, репатриантов, глубоко верующих мусульман, оппозиционно настроенных граждан и других малых групп.

Власти оказались в тупике. С одной стороны, они скорее разделяют недовольство общества. В то же время критика внутренней политики Китая может обернуться большими сложностями. Пример — постоянная проблема властей с перебежчиками из Синьцзяна.

В Казахстане в 2018 году этническую казашку Сайрагуль Сауытбай судили за незаконное пересечение границы с Китаем. Китайская сторона просила экстрадировать Сайрагуль обратно, но благодаря широкому общественному резонансу этого не произошло. Впрочем, пойти дальше и выдать женщине статус беженки власти не решились.

Другой известный судебный процесс с перебежчиками закончился в январе 2020-го. Двух этнических казахов Мурагера Алимулы и Кастера Мусаканулы приговорили к году лишения свободы за незаконное пересечение границы. Но, по словам их адвоката, даже это можно считать победой, так как их не депортировали обратно в Китай.

Если религиозные слои опасаются, что китайские практики по борьбе с экстремизмом начнут применять и в Центральной Азии, то светская часть общества боится «большого брата». Строящаяся в Китае система социального кредита потенциально очень привлекательна для местных автократов как модель общественного контроля в странах Центральной Азии⁴⁷.

Китай, Россия и остальные

Китай постепенно закладывает фундамент для строительства Pax Sinica в Центральной Азии. Особенно успешно ему это удается ему на уровне отдельных отраслей экономики. Однако такая политика Пекина сталкивается с ограничениями внутри Центральной Азии и за ее пределами.

В самом регионе общество не желает видеть свое государство в слишком сильной зависимости от Китая. Протесты все чаще приводят к реальным последствиям: в Казахстане после земляных бунтов 2016 года власти ввели мораторий на продажу земли иностранным гражданам и юридическим лицам с иностранным участием. В Киргизии в феврале 2020-го китайская компания из-за протестов отказалась от планов вложить $280 млн в строительство индустриально-торгового логистического центра в Нарынской области.

К тому же в Центральной Азии есть и другие важные внешние игроки. Многие рассматривают Россию как главного соперника Китая в регионе. Политическое влияние Москвы, действительно, велико, и она не раз демонстрировала это — местные элиты как минимум держат Кремль в курсе происходящих событий или обращаются за помощью во время конфликтов внутри руководства. Не стоит сбрасывать со счетов и российское экономическое влияние: Казахстан и Киргизия входят в Евразийский экономический союз, а совокупный товарооборот России с регионом превышает $25 млрд.

Но Москва не может конкурировать с Пекином в Центральной Азии: структура экономики никогда не позволит России стать крупным покупателем сырья. Поэтому со стороны Москвы тут скорее речь о конкуренции со странами Центральной Азии за китайский рынок.

Прежде всего, Москве отводится роль военного балансира в регионе. Руководства стран Центральной Азии хотят сохранить влияние России для противовеса китайским интересам. Получается формула: Китай преимущественно отвечает за развитие экономики и добычу ресурсов, а Россия остается главным гарантом безопасности через Организацию Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Такая конструкция выгодна не только странам региона, но и Китаю. У Москвы и Пекина больше совпадающих интересов в Центральной Азии, чем противоречий.

Центральная Азия всегда стремилась к тому, чтобы сохранялся баланс между внешними игроками. Сегодня свои форматы сотрудничества с регионом есть у многих стран: «С5 + 1», разработанный в США; стратегия Евросоюза в отношении Центральной Азии; политика Индии «Объединяя Центральную Азию»; диалог «Центральная Азия плюс Япония»; «Евразийская инициатива» Южной Кореи; Тюркский совет Турции.

Соединенные Штаты, когда-то бывшие важным игроком в регионе, сегодня способны лишь реагировать на события, происходящие в центральноазиатских странах. Состоявшийся в начале февраля 2020 года официальный визит госсекретаря США Майка Помпео в Казахстан и Узбекистан стал лишним тому подтверждением. Первый за пять лет визит американского дипломата высшего уровня в Центральную Азию был практически полностью был посвящен Китаю. Помпео говорил о том, что центральноазиатским странам надо перестать сотрудничать с китайскими компаниями и активнее критиковать политику КНР в Синьцзян-Уйгурском автономном районе.

Помпео также обещал выделить Узбекистану $1 млн в качестве помощи на реформы в финансовой сфере: «Мы делаем все это потому, что Америка является настоящим партнером и другом Узбекистана», — подчеркнул он.

Для сравнения объем грантовой помощи Китая Казахстану, Киргизии, Таджикистану и Узбекистану в 2016 году превысил $1,5 млрд⁴⁸.

Страны Европейского союза и США не в состоянии стать альтернативой Китаю ни в торговой, ни в инвестиционной сферах. Пока Евросоюз остается одним из главных инвесторов в экономики центральноазиатских стран, но и тут баланс постепенно смещается в сторону Китая.

Западные страны не могут взять на себя и вопросы региональной безопасности: такие действия встретили бы сопротивление со стороны Москвы и Пекина. Более того, местные власти настроены довольно осторожно к западному военному присутствию, учитывая опыт сотрудничества в 2000-х.